Виктор Суворов - Выбор [Новое издание, дополненное и переработанное]

Этого аргумента он не понял. И тогда Настя дала ему в морду. Подождала, пока поднимется, и дала еще раз.

Подкатила «лагонда» к тротуару. Не машина — чудо на колесах. Вся сверкает и переливается. Загляденье. Вид портит только разбитая морда водителя. Кто-то разукрасил его по первое число. Под каждым глазом по синему фонарю, словно светофоры железнодорожные на переплетении путей у Курского вокзала, губы расквашены, орлиный нос в картошку смят на русский манер.

Вышел из «лагонды» мальчишка в штанах. Штаны — явно с чужой задницы. А водитель с мордой побитой рванул с места и за углом исчез. Огляделся прибывший. По самую грудь штаны, ремнем перепоясаны и подвернуты. Поманил гибкого, две большие серебряные монеты подает:

— Я тут не работала, не по моей линии бизнес этот, но раз тротуар твой, вот твои песеты.

Не понял гибкий поначалу, не признал Настю в штанах, но быстро сообразил, усмехнулся, порекомендовал штаны снять и работу продолжать.

Возразила Настя: объяснила же тебе, я тут не работаю, не моя это профессия.

Поманил ее гибкий пальчиком:

— Ну-ка за уголок зайдем. Я тебе морду разобью.

— А ведь я отвечу.

— Ты?

— Ага. Сшибемся?

— С бабой драться? («Баба» в переводе на испанский — сеньорита.)

— А разве видно, что я баба?

— Ладно. Пошли. Я тебе хрюкало расплющу. — И пошел красавец вперед в уверенности в беспрекословном себе подчинении.

Настя за ним. И сразу следом в переулок — девки сисястые табуном, и грязные парниши мускулистые, и всякая мелочь плюгавая. Слов не слышал никто, а жесты видели. По мимике, по жестам вся улица сообразила: сейчас великолепный Родриго будет морду квасить тощему недокормышу.

Испания любит зрелища. Во времена Гражданской войны все бои останавливались, если в Барселоне коррида. На огромный стадион враги всех мастей разом собирались: фашисты, коммунисты, анархисты, республиканцы. Закон святой: на представление — без пулеметов, только с автоматами, пистолетами и винтовками. Да и их применять благородство рыцарское запрещает. Правило: друг в друга не стрелять, морды не бить, гранаты в соседнюю трибуну не метать. Кончится коррида, убьет тореадор быка, разойдемся по окопам, тогда будем убивать друг друга на здоровье.

Тут, понятно, не коррида. Но ничего. Все равно интересно. Сейчас, сейчас Родриго покажет… Он умеет. Полицию в такие переулки не пускают, да она сюда и не просится. Потому законы драки уличной тут не такие, как у нас, варваров, в былые времена на Москве приняты были — до первой крови. Тут бьют до самой смерти. И если у нас теперь такие же традиции установились, то это явно испанцами к нам занесено.

Место для боя — не убежишь. Справа стенка без окон. Слева стенка. Тоже без окон. Три метра меж стенами. В одну сторону — толпа в переулке. И в другую сторону тоже. Круг для драки — три метра на десять.

Иметь толпу позади себя — не дело. Развернулась Настя спиной к стене. Мало ли что? Так лучше. Великолепный Родриго — спиной к другой стенке. Два метра между ними Получилось — толпа справа и слева от дерущихся.

Достал Родриго из кармана тяжелый нож, на руке вскинул, под ногтем ковырнул. Толпа тысячей глаз за ножом следит. Мы так устроены: достал бы Родриго топор из-за пазухи — все внимание топору. Но топора с ним на этот раз не случилось, только нож, потому за сверкающим лезвием каждый и следит, как за мячиком на поле футбольном. Хороший нож. Тяжелый и острый. Вонзался тот нож и в сердца чьи-то, и в глотки. И в спины. Это толпа понимает. И знает. Родриго великолепный своими подвигами известен не только на веселом бульваре.

Луна на лезвии вороненом сверкнула, толпа ждет, что будет. Пока нож Родриго в руках вертел, улыбался нехорошо, на Настю посматривал. А потом народу улыбнулся улыбкой рыцаря благородного — мол, я и без ножа обойдусь, — и легонько бросил вправо корешку своему. Корешок на лету нож подхватил, в карман сунул. Пока корешок тот нож ловил да в карман совал, все глаза к нему примагничены были. Только Настя одна ножу внимания много не дарила. Видела она нож, из виду не упускала, но учили ее на оружие только краешком глаза смотреть, а все внимание — глазам противника.

Пока летел нож, рванул великолепный Родриго, правой ногой от стенки толкнулся — не то полет, не то падение. Масса что у буйвола молодого, скорость что у кобры. Не ругался, не грозил. На публику работал. Свою силу знал. Знал, что эту грязную шлюху одним ударом убьет. Но хотел так убить, чтобы никто не успел даже ахнуть. Чтобы толпа момент убийства не уловила. Чтобы только магический результат все видели: вот стоял тощий оборванец в чужих штанах, а вот уже труп у ног валяется. На то и финт с ножом: вы на летящий нож глазеете, а в это время Родриго, любимец публики, жутким ударом дробит ненавистную морду.

Знал Родриго: никому потом в голову не придет разбираться, что это баба. Об убийстве одним ударом на глазах толпы давно Родриго мечтал. Пока у него это не получалось. Получалось с двух ударов. И вот случай представился. Ничего, что противник хлипкий какой-то. Это забудется. А вот о том, что удар был только один, не забудет город, и во все времена Родриго великолепного за тот удар вспоминать будет.

 Все секреты успеха в бизнесе можно выразить одной формулой: умение работать чужими деньгами. А все секреты успеха в драке сводятся к умению использовать силу противника против него самого. Чем он сильнее, тем для него хуже.

Остановилось для Насти время, а потом пошло медленно-медленно.

Прекрасное лицо Родриго, любимое всеми девками веселого бульвара, озарилось благородной улыбкой, я мол, и без ножа обойдусь… Поплыла правая рука лебедем в сторону, разжались пальцы, отделился нож от ладони и, кувыркаясь, медленно-медленно, словно шарик воздушный, полетел в ловящую руку.

Перекосило лицо Родриго… А Насте как раз выпало моргнуть в момент этот. Всего-то одну долю мгновения глаза закрыты, но ощутила, осознала, что тень его по ней скользнула, что над нею Родриго уже летит и кулак его свистящий выплывает из-за плеча, опережая тело…

Положение ног Настя не меняла, она лишь присела чуть, развернулась корпусом и отстранилась слегка, пропуская дробящий кулак мимо лица своего. В миллиметре от носа кулак просвистел, а рукав по лицу больно хлестнул, по глазам, и тут же рядом с ухом ее вмазал тот кулак в стену кирпичную так, что дрогнула стена. Страшный был удар. Опытный был боец Родриго великолепный. Знал психологию боя: бить надо так, чтобы кулак сквозь противника проходил.

Бил он с намерением проломать голову и в стену ее впечатать. Так он и вмазал. Даром, что мимо. От удара этого сокрушительного по двум кирпичам трещины пошли, крошки и пылинки из трещин посыпались.

Захлебнулся Родриго болью. Если бы удар помягче, если бы веса в нем поменьше, если бы скорость не такая… Но бил он не только кулаком, не только рукой — в удар вложил мощь всего молодого гибкого тела. Это был удар не столько рукой, сколько разворотом корпуса, так, что правое плечо рвануло далеко вперед, а левое развернуло и откинуло назад. В удар была вложена вся взрывная сила мышц груди, плеч, спины, торса и бедер.

Мы так устроены: большую боль организму лучше переносить в бессознательном состоянии. Есть для каждого предел боли, выше которого сознание автоматически отключается, вырубается, чтобы страшный момент пережить, чтобы самое худшее мимо себя пропустить. Так кулаком в стену Родриго врубил, что взлетела боль выше всяких пределов, природой отмеренных. Потому в тот самый момент, когда кости кулака дробили кирпичи, дикий импульс, как отдача в танковой пушке, резанул мозг, озарил голову изнутри слепящим светом, и померкло сознание, потухло. От удара такого обмяк Родриго великолепный, обвис мешком, рухнул в грязь, зубами стену царапая.

У Насти пыль в глазах кирпичная. Но понимает: дело завершить надо. Не видя четко шеи его, больше предполагая, где она должна быть, вознесла правую ногу коленом к самой груди и рубанула ребром ступни резко вниз. Хрястнуло под нею.

Ахнула толпа, отшатнулась в обе стороны переулка. Развернулась Настя резко: кто следующий?

Желающих не оказалось. Тот, кто может сразить воображение толпы словом или делом, за свою безопасность беспокоиться не должен. Толпа таких любит. И защищает.

Убивала Настя Родриго вовсе не затем, чтобы воображение зрителей поразить. У нее замысел проще: живой ей отсюда все равно не уйти, потому решила хотя бы одного с собой в смерть захватить.

Смотрит Настя в глаза одному, другому: ну, кто еще? Налетай! Изуродую!

Не оказалось таких. На нее со страхом смотрит толпа, с почтением. Достала Настя из кармана огромных штанов новую хрустящую десятку, смяла в руке, на труп бросила:

— Это ему на похороны от меня.

Подивился народ испанский щедрости небывалой. Пошла Настя прочь. Перед нею коридор людской в толпе проломался, словно трещина перед ледоколом. Идет. Тихий шепот впереди летит: это не кабальеро, это — сеньорита!